2417

конструирующая основа, являются важнейшими знаковыми компонентами интегративного механизма, подчиняющего себе многообразные культурные проявления.

Значительное внимание в главе уделяется анализу национального и этнического менталитетов, выясняются их содержание, структурные компоненты, сущностные черты их проявления. Подчеркивается, что в России на смену понятия «национальный характер», который широко разрабатывался с конца XIX века, пришла категория «национального менталитета». Его определяют как присущую определенной национальной общности совокупность стабильных рациональных и иррациональных особенностей коллективных представлений о себе и окружающем мире, специфический склад мышления и чувств, ценностных ориентаций и поведенческих установок. Этнический же менталитет опирается на представления об общности происхождения народа и его исторических судеб, участия в исторических событиях, на связь с языком и «почвой». Он консервативен, ему чужды какие-либо перемены или новшества, тогда как национальный менталитет полон движения и известного изменения. Этнический менталитет близок к природно-биологическим истокам. Он определяет самосознание народа и является источником его самоорганизации, обеспечения его выживаемости.

Существенные стороны и взаимосвязи в менталитете и ментальности выражаются в категориях общего и особенного, целого и части. Представляется, что особенное в ментальности относится к одному и тому же понятию менталитет, его стадии развития, т.е. оно не касается сущности менталитета, а является особой формой его проявления, особым способом его существования. Одни ученые полагают, что менталитет и ментальность являются синонимами, а другие пытаются как-то разграничить их. Нам представляется, что ментальность представляет собой упрощенную форму менталитета. Она в своем развитии предшествует менталитету, как народность предшествует нации. Ментальность характеризует более гибкие психологические процессы, состояние и формы духовной деятельности. Менталитет же – это свойственная определенной группе

людей система неосознанных регуляторов жизни и поведения, непосредственно вытекающих из соответствующей ментальности. Менталитет и ментальность соотносятся, как часть и целое. Большинство исследователей полагают, что если менталитет представлен весьма устойчивой совокупностью предпочтений, которые складываются на уровне коллективного сознания, то ментальность отличается релятивностью. Но в то же время ментальность совпадает с содержательным аспектом термина менталитет. Поэтому разграничение понятий менталитета и ментальности достаточно условно и в теоретическом плане может быть обусловлено конкретной исследовательской целью. Взаимодействуя друг с другом по принципу обратной связи, менталитет и ментальность варьируются в пределах стабильных константных структур. Они нераздельны и неразрывны как причина и следствие. В главе подробно анализируются механизмы взаимодействия менталитета и ментальности, которые обеспечивают динамику развития различных их компонентов. Делается вывод о том, что менталитет, при всей его стабильности, не находится в статичном состоянии. Он имеет определенные подвижки в динамике культуры и особенно устойчив относительно изменений общественно-политической жизни. Раскрывает - как различные элементы менталитета демонстрируют различную степень устойчивости. Утверждается, что относительные изменения менталитета осуществляются не путем «перестройки», «переделки», а путем наслоения поверх других архетипов все новых и новых смысловых пластов в течение времени очень и очень большой протяженности. При этом старые архетипические пласты не уходят в небытие. Они продолжают бессознательно действовать, определяя как поведенческие функции, так и мыслительные процессы индивида, этноса, нации.

В главе обстоятельно исследуются закономерные особенности самобытного русского менталитета в сравнении с западным менталитетом. Выясняется понятие самобытности как жизненного ядра культуры и менталитета, динамичный принцип, через который общество, опираясь на свое прошлое, черпает силы в своих потенциальных возможностях и осваивает внешние

достижения, отвечающие его потребностям. Подчеркивается, что русский менталитет обнаруживает себя на «рубеже» Запада и Востока, католичества, протестантизма и православия. Поэтому он проявляется в противодействии и взаимодействии одновременно. Его историю, как историю русской души и духа, отмечал В. Шубарт, нельзя представить себе без оглядки на Запад, без строгого сравнения с ним, хотя русские и европейцы являют друг другу «совершенно другой мир». Идентичность русского менталитета была не этнической, а конфессионально-цивилизационной. В основе его лежит православный идеал священного царства, основанного на правде и жертвенном служении апостольской веры.

Вглаве обстоятельно анализируются факторы, которые оказали влияние на формирование закономерных особенностей самобытного русского менталитета. Мы разделяем точку зрения В.П. Кожевникова о том, что пространственная обособленность России позволяет действительно выделить этнический тип, сближающийся как с азиатским, так и европейским типами, но не совпадающий с ними. Формирование азиатской ментальности осуществлялась через воздействие степи и метисацию с тюрками, которая проходила очень успешно. Именно со степным миром восточные славяне могли жить в симбиозе, взаимодополняя и культурно обогащая друг друга. Не без основания евразийцы настаивали и на близости православия к восточным религиям.

Вдиссертации обосновывается мысль, что особенности русского менталитета были заложены православием, которое современные русофобы считают главным препятствием возникновения цивилизационного порядка – трудовой этики и правового сознания. Делается вывод о том, что православие сыграло для русского менталитета роль духовного стержня, придало внутреннюю определенность душевному потенциалу русской нации, было и остается важнейшим социокультурным механизмом утверждения единства российской цивилизации, национальной идентификации русских. Православие создало стабильность, органичное взаимодействие ментальных структур, устойчивость,

долговечность культурных традиций и сохранение преемственности социальных структур.

Модель русского космоса состоит из двух зон – небесной, сакральной и дьявольской, низменной. А сфера человеческой жизни, в отличие от западного трехзвенного понимания космоса, оказывается в зоне низменного, дьявольского. Отсюда фундаментальная незавершенность русской культуры и русского менталитета, а потому их напряженный, дуалистический характер. Сильна и синергетическая, исихатская традиция в русском менталитете. Если для европейского менталитета характерна идея меры, то у нас мера – безмерность. Русскому, по Ф. Достоевскому, свойственно «хватить через край», «дойти до пропасти». Эта антиномия русского менталитета порождает культуру крайностей, обуславливает катастрофизм русской истории. В то же время в русском менталитете особенно выражено действие синергетических законов саморазвития, внутренних механизмов самосохранения. А антиномичность русской безмерности несет в себе устойчивую целостность, сохраняющую социальный и духовный организм русского народа.

При анализе такой самобытной черты русского менталитета как эсхатологизм, дается критика одномерного понимания «мироотречной традиции». Подчеркивается, что эсхатологизм русского менталитета консервативен, очень устойчив, но создает его стабильность и направленность на преображение мира и человека. Он выражается в нацеленности на будущее, в особом восприятии понятий «страшного суда», «греха», «покаяния» и др. Для русской эсхатологии характерна идея общего, соборного, а не индивидуального спасения. Это – конец этого мира, мира неправды и уродства, и начало нового мира, мира правды и красоты. Эсхатологизм менталитета русских выражается и в преобладании образно-интуитивных форм восприятия и способов постижения мира, в его чувственной окраске, чувственно-содержательных потенциях.

В главе рассматриваются также такие самобытные особенности русского менталитета, как мессианизм, иррациональность и антипрактичность, диалогизм, нестяжательность, «синтетизм», дуализм, тяготение к крайностям и др.

Общепризнанна нерасположенность русского духа к рационалистическим системам Запада, презрение к чисто теоретическим умозрительным построениям, не имеющим никакого отношения к практической и нравственной жизни. Иррациональный менталитет воспринимает информацию в форме нерасчлененного образа, отсюда образность, целостность восприятия, единство всех его противоречивых сторон. Русский живет сердцем и воображением, в отличие от европейца, который движется волей и рассудком. Поэтому русский менталитет отличается синтетичностью мышления, а целостное восприятие мира порождает способность русских выбирать то, что имеет смысл и значение и находить выход, который является примирением непримиримого (С.Л. Франк). Экзистенциальное отношение к миру препятствует торжеству рациональности. Российскому менталитету соответствует больше рациональность по ценности, чем рациональность по цели. Русская душа берет на себя бремя мировой ответственности, ей чужда идея о том, что добро и добродетель должны служить стяжению земных благ. Поэтому Н. Данилевский указывал на нестяжательность русской цивилизации, как определяющий ее ценностный вектор. Центральная идея русского менталитета – это идея преображения человека и мира. Инстинкт нестяжательства заложен у русских на уровне национального характера, хотя Н. Данилевский и называл нестяжательство «пороком славянской добродетели». Русский менталитет, обладая высокой степенью «синтетизма», подвижности, восприимчивости, диалогизма, обеспечил включение России в общеевропейский процесс. И несмотря на чрезмерное проявление крайностей в русском менталитете, которые в периоды катастроф перестают сдерживаться интегральными механизмами, он обладает жизнестойкостью, способностью выживать и что особенно важно, стабильно сохраняться, несмотря на колебания в ценностном ядре.

Во второй главе «Интегральный характер русского менталитета и взаимодействие его ментальных детерминант» определяются подходы к изучению ментальной истории и культуры, их взаимосвязи и взаимодействия, способы, которыми люди стремились рассматривать историческую и культурную

реальность, побудительные мотивы поведения и поступков людей, определяющих духовное содержание исторического и культурного процессов. История ментальности рассматривает в качестве своего объекта коллективное, автоматическое и повторяющееся в исторической жизни и культуре народа. Раскрывается и обосновывается изначальная связь исторической и культурной ментальности, в России они особенно тесно взаимосвязаны. Они взаимовлияют друг на друга, взаимодействуют, взаимопроникают и дополняют, продолжают и обогащают друг друга. Историческая и культурная ментальности характеризуются стихийностью, внутренней поляризованностью, которая остроконфликтна.

Каковы же характерные черты ментальности русской истории? Прежде всего она нацелена на нравственное измерение исторических процессов и явлений, недопустимость морального нигилизма к историческому прошлому. Акцент делается на ценностно-смысловое понимание истории. Наиболее характерными чертами российской ментальности являются православие, самодержавная форма государственной власти, коллективная ментальность, очень незначительный объем экономической свободы, подчинение общества государству.

Н. Данилевский, И. Ильин и др. утверждали, что Православная вера есть особое, самостоятельное и великое слово в истории и системе христианства. На православии основан русский национальный дух и национальная нравственность, уважение и любовь ко всем племенам и народам. Для русского менталитета огромное значение имели гигантские размеры страны. И. Ильин отмечал, что наше своеобразие от нашей природы – от пространства, от климата, от равнины, от отсутствия близкого моря, от рек, от погоды, от почвы, от растительности и от далекого рассеяния по пространствам. Все это выработало склонность человека стоять на своих ногах, самому строить свою жизнь, иметь свое мнение и расширять предел своей личной власти над вещами. Борьба с суровой природой требовала коллективного усилия людей, взаимовыручки и взаимопомощи.

Специфика природных условий определяла и специфику исторического развития и хозяйственной деятельности России, – создавало своеобразную историческую инерцию, не безразличную к историческим судьбам России. Здесь наблюдается несоответствие шага пространства и шага времени, замедленность и психики русского человека. Это накладывает отпечаток на характер и темпы развития истории, судьбу России, у которой нет прочных цивилизационных скрепок. Промежуточное ее положение между Востоком и Западом сообщает ей особую хрупкость ее цивилизационным синтезам.

Можно утверждать, что русский народ пал жертвой необъятности своей земли, своей природной стихийности. Русские историки объясняют (и не без основания) даже деспотический характер русского государства необходимостью оформления огромной, необъятной равнины. Россия, в отличие от Запада, не проходила стадии городского хозяйства, не знала цеховой организации промышленности. В России не было цивилизационной классической буржуазии, отсутствовал в ней и средний класс, развитые капиталистические традиции. П. Сорокин подчеркивал, что здесь до коммунизма даже в деревне не было настоящей мелкой буржуазии, а у крестьян глубинного чувства и положительной оценки института частной собственности. Россия была «континентальной» и потому «аграрной». Промышленное производство здесь могло развиваться только при поддержке и контроле со стороны государства. Вековое освоение огромных пространств Евразии, которое В.О. Ключевский называл роком русской истории, являлось одной из основных причин задержки и медленного развития России.

В главе обстоятельно анализируется системообразующая роль авторитарной государственности. Именно государство в России всегда было инициатором реформ и преобразований. А принесение любых человеческих и материальных ресурсов во имя могущества и славы государства стало одной из ментальных доминант российского исторического процесса. Особое отношение к власти в русском менталитете выразилось в значительной роли личности государя в общественной жизни, ожидании всех благ и всех бед от власти,

желании, чтобы правительство управляло для народа, а не против него. Власть на Руси всегда понималась как религиозное служение заповедям справедливости и добра, как и «Божие тягло», что царь лишь распорядитель власти, данной Богом, и ответчик перед ним за всю страну и людей. В основе законности власти на Руси всегда лежала нравственная правда.

ВРоссии сформировался общинный менталитет, который на уровне архетипов продолжает функционировать и в настоящее время. В диссертации дается его анализ, раскрываются его сущностные черты. Россия представляет собой гигантскую сеть общинных миров, этих сообществ – клеточек, являющихся выражением сути всей истории страны, ее исторической ментальности. Община обусловила, по А.С. Ахиезеру, специфику русских ментальных качеств народа как самородного социального явления. Община давала крестьянину чувство защищенности, уверенности в завтрашнем дне, гасила нездоровую конкуренцию, личное соперничество. Община сформировала такие черты российского менталитета, как стремление ко всеобщей социальной уравнительности, преобладание уравнительно-социалистических идей, которые имеют глубинные генетические корни. Общинный ментальный коллективизм выработал такие черты национального характера русских, как чувство локтя, солидарности, доброту и отзывчивость, терпеливость, жалостливость, готовность

кпомощи ближнему и др. Причем историческая ментальность характеризуется тесной связью с ритмами исторического развития России, с особенностями национального духа и характера и обусловлена сутью русской жизни и русской культуры. Историческая ментальность характеризуется также сильной инерцией истории, создающей ее катастрофизм, постоянным невероятным колебанием от одной крайности к другой. Сущностной чертой ее является также цикличность, как наиболее яркое проявление макроистории, тогда как для западной цивилизации свойственно преобладание линейности над цикличностью.

Вдиссертации обосновывается положение о том, что всякая история ментальностей не только есть история социальная, но она представляет собой и историю культуры. А русская «большая» культурная традиция, определяемая

архетипической матрицей русской культуры, характеризуется наличием всеобщего символического кода, архетипа смысла, регламентирующей функции, ценностного генома. Обосновывается неодномерность менталитета русской культуры, который движется в рамках культуры крайностей. В связи с этим дается критика европоцентристского подхода к русской культуре, который основан на оппозиции «культура - варварство». И.Г. Яковенко, В. Кантор и др., например, считают, что в России в народе остался «варварский субстрат», постоянно подталкивающий его на деструктивное отношение ко всем проявлениям высокой культуры, что путь России к цивилизации лежит через изживание «варварской стихии» и освоение западных образцов. А такие особенности русской ментальности, как духовность, соборность, евразийство - фантасмагория, мифология. Такое одномерное понимание действительности, как отмечал Б.С. Ерасов, особенно характерно для ментальных эксцессов радикальных западников.

В русской культуре менталитет представляет собой сложный сплав самых различных направлений и элементов. Особо выделяется и характеризуется в ментальном уровне русской культуры славянское язычество, православие. Последнее являлось его универсальной, структурообразующей константой, выразившей, по С.Л. Франку, религиозную сущность русского духа, определившей качество русского восприятия мира. Как отмечал В.П. Кожевников, религиозный архетип сформировал в русском менталитете культуры моральную традицию, которая не исчезла и по сей день и которая выступает как механизм самовоспроизводства и самосохранения менталитета. Делается вывод о том, что расширение культурных рамок и культурного поля увеличивает потенции культуры, ее многомерность и интегративность.

Нравственно-религиозная доминанта порождает ряд особенностей русского культурного менталитета. Во-первых, ни у одного народа не было христианской идеи на национально-государственном уровне, только у русских. Во-вторых, русский народ способен к религиозно-философскому мышлению. В-третьих, только русским свойственно познание мира религиозной интуицией, в отличие от

Запада. В-четвертых, из всех европейских народов славяне и особенно русские являются наиболее склонными к религии, ибо они веровали в древности в единого Бога, а в нашем монотеистическом язычестве, как отмечал С. Булгаков, было предчувствие Христа и Богородицы, а христианские понятия, такие как Бог, рай, пекло, бес были исконно славянскими. В главе анализируются такие базовые ментальные ценности русской культуры, как коллективизм, соборность, духовность, приоритет духовного над материальным, бескорыстие и доброта, стремление жить по совести и правде, всемирная отзывчивость и всечеловечность, желание чуда, безмерность, космизм и др.

В диссертации вводится понятие ценностно-нормативного ядра менталитета, ценностного генома русской культуры, которое отражает глубинные и устойчивые черты культурной системы и форм бытия. Деформация его провоцирует системный кризис общества, может трансформировать содержащиеся в нем ценностные механизмы исторической наследственности и привести к кризису идентичности, не позволяющему человеку сохранить свою целостность и свободный простор личного и национального духа. Ценностный геном менталитета русской культуры нацелен на приобщение человека к миру духовности, помогает преодолеть мир необходимости и своекорыстия, заставляет человека обращаться к идеалам красоты. Такие национально-культурные архетипы как духовность, правда, совесть, справедливость, державность выступают сущностными ориентирами ценностного генома. В то же время говорится и о его негативе, что порождает полярность и антиномичность ценностного генома. Поскольку в основу формирования русской души, по мнению Н. Бердяева, легли два противоположных начала: народная, языческая, дионисийская стихия и аскетически-монашеское православие.

Соединение черт Запада и Востока, как двух потоков мировой истории, превращают русский культурный менталитет в столкновение и противоборство восточных и западных элементов. Все это находит выражение в «поляризованности русской души», культурных расколах. Делается вывод о том, что антиномичность, бинарность русского культурного менталитета во многом