учебный год 2023 / genezis-kontseptsii-mirovoy-yustitsii-na-zapade-i-v-rossii-ot-edinstva-termina-k-raznoobraziyu-institutov

ципиально иное — те средства (персонал, бюджет), которые позволяют судам справляться с постоянным увеличением числа споров и конфликтов в местах сильной концентрации людей»123. Итак, ясно, что нужна некая новая форма юстиции, которая не будет старой доброй «мировой юстицией», но в то же время воспроизведет в современных условиях одно из важнейших свойств последней — реальную доступность судов для населения.

Врезультате всех этих дебатов и размышлений Закон от 9 сентября 2002 г. создал во Франции новое звено судебной системы — местных судей (juges de proximite),2 которые действуют не вместо, но наряду с появившимися в 1958 г. трибуналами инстанции, изъяв у последних часть компетенции. Статус местных судей регулируется Органическим законом от 26 февраля 2003 г., внесшим соответствующие дополнения в Закон от 22 декабря 1958 г. о статусе магистратуры. Примечательно, что законодатель не счел необходимым реанимировать термин «мировой судья» дабы не вызывать никаких ассоциаций с прежней концепцией мировой юстиции, признаваемой ныне слишком архаичной, хотя при этом никто не скрывает, что «местные судьи призваны заполнить пустоту, оставшуюся после упразднения в 1958 г. старинных мировых судей»124.

Вто же время институт местных судей отличается немалой оригинальностью: речь идет о профессиональных юристах, которые, тем не менее, не пользуются полноценным статусом судьи, что не совсем соответствует концепции единства статуса судей, установленного в ходе реформы 1958 г., и возрождает во Франции дуализм судейского корпуса. Так, местные судьи назначаются на срок 7 лет, причем без права переизбрания, в том же порядке, что и остальные судьи, из числа следующих лиц: 1) судей в отставке судов общей юрисдикции и административных судов; 2) лиц, достигших 35 лет и либо имеющих высшее юридическое образование, либо обладающих или обладавших статусом представителя одной из «либеральных юридических и судебных профессий», имея в виду прежде всего адвокатов (для названной категории лиц обязателен также стаж работы юридического профиля не менее 4 лет); 3) бывших чиновников судебного ведомства категорий А и Б, чей «опыт позволяет отправлять судейские обязанности»; 4) судебных примирителей (conciliateurs de justice)125, имеющих стаж работы не менее 5 лет.

123Farcy J.-C., Petit J.-G. Op. cit. P. 331.

124Цитата из парламентского доклада, сопровождавшего обсуждение в январе 2003 г. будущего Закона от 26 февраля 2003 г., имевшего в тот момент еще статус законопроекта (Lettre hebdomadaire du Carrefour [официальный сайт французского Сената]

№114 du 27 janvier 2003. URL: http://carrefour-local.senat.fr/breves/breve2684.html).

125Речь идет об участниках гражданского процесса, появившихся в результате принятия Декрета от 20 марта 1978 г. не в последнюю очередь ввиду проблем с реализацией в ходе гражданского судопроизводства института примирения, возникших с 1958 г. после упразднения занимавшихся этим ранее мировых судей. Судебные примирители осуществляют процедуру примирения на основании поручения судьи. Они считаются «помощниками правосудия», но статусом судьи не обладают.

33

3 ВМУ, право, № 6

Самое любопытное, что закон вполне допускает совмещение судейской и иной юридической деятельности: это касается не только, допустим, университетских преподавателей права, но и, например, «примирителей» или даже адвокатов. Последние, заняв должность местного судьи, могут продолжать адвокатскую практику при условии, что это не противоречит «достоинству» судейской деятельности и принципу независимости судей. Так, адвокат не вправе служить местным судьей на территории округа соответствующей адвокатской палаты, к которой он приписан, или, разумеется, рассматривать дела тех лиц, чьи интересы он когда-либо представлял. Здесь проявилось явное влияние упоминавшегося Закона от 19 января 1995 г.

иконцепции «судьи на полставки» — Закон от 26 февраля 2003 г. прямо указывает на «неполную занятость» местного судьи, хотя его судейская работа и оплачивается государством в отличие от большинства современных английских магистратов. Отметим также обязательность для местного судьи юридических знаний, что вытекает из предъявляемых к нему требований. Кроме того, при наличии необходимости, которое определяется в каждом конкретном случае, кандидат в местные судьи может быть направлен на стажировку в Высшую школу магистратуры. В целом в течение 7 лет пребывания на должности местные судьи пользуются общим статусом судьи, гарантированным Законом от 22 декабря 1958 г. о статусе магистратуры, но с определенными изъятиями. Они, в частности, не могут входить в состав органов судейского сообщества (Высшего совета магистратуры

идр.) и не могут продвигаться по службе, т.е. должность местного судьи есть должность абсолютно «изолированная», что, впрочем, характеризовало в свое время и французских мировых судей126.

Что касается компетенции, то местные судьи призваны рассматривать мелкие гражданские и уголовные дела, ранее относившиеся к подсудности трибуналов инстанции. В этом смысле реформа 2002–2003 гг. значительно снизила нагрузку последних. По гражданским делам местный судья ныне (после принятия Закона от 26 января 2005 г.) рассматривает все споры с суммой иска до 4 тыс. евро, хотя из данного правила есть небольшие исключения. Уголовными делами, входящими в компетенцию местных судей, являются дела о некоторых неопасных уголовных правонарушениях (contraventions), перечень которых определен УПК. Учитывая, что «правонарушение» есть само по себе наименее опасное на-

126 Этот аспект, связанный с отсутствием карьерных перспектив, немало, к слову, способствовал деградации статуса мирового судьи и потере престижа самой должности, не говоря уже о мотивации к профессиональному росту тех, кто ее занимал (Defois S., Bernaudeau V. Op. cit. P. 211–217). Впрочем, «старый» французский мировой судья мог занимать данную должность в течение всей своей профессиональной жизни. Нынешний законодатель проблему «профессиональной деградации» учел — именно стремлением ее избежать объясняется предельный 7-летний срок пребывания местного судьи на должности, причем без права переизбрания.

34

рушение уголовного закона (в отличие от преступлений и проступков), ясно, что французские «неопасные правонарушения» могут быть сопоставимы в российском праве только с административными правонарушениями. В силу этого единственной реальной мерой наказания, находящейся в распоряжении местных судей, является денежный штраф.

Не вызывает сомнений, что современная французская местная юстиция имеет как сходства, так и различия с прежней мировой юстицией, принимая во внимание к тому же неоднородность или, если угодно, «пунктирность» развития последней, прошедшей за полтора столетия через множество вариантов (непрофессиональные или профессиональные судьи; их выборность или назначение; отсутствие или наличие компетенции по уголовным делам и т. д.). Однако считать новую французскую justice de proximite 2 разновидностью «мировой юстиции» не позволяет прежде всего решение самого французского законодателя, отказавшегося от этого термина, причем отказавшегося, как мы убедились, вполне осознанно. Понятно, что во Франции мировой судья всегда воспринимался и до сих пор воспринимается в патриархальном духе — как уважаемый член местного сообщества, призванный примирять других его членов в случае возникновения между ними правовых споров, — и никакой другой судья, данному образу не соответствующий, именоваться «мировым» не должен. В такой ситуации, невзирая на реформу 2002–2003 гг., французская концепция мировой юстиции может рассматриваться лишь в исторической плоскости, а Франция по-прежнему остается классическим примером страны, принципиально отвергнувшей в свое время институт мировой юстиции как институт устаревший. По мнению современного французского законодателя, никаких оснований для пересмотра данной позиции нет, в силу чего мировая юстиция периода 1790–1958 гг. подлежит всестороннему научному изучению, но не правовому восстановлению.

Итак, мы выявили две независимые друг от друга концепции мировой юстиции, соединяющие в одном термине два совершенно разных, хотя и имеющих точки соприкосновения, правовых феномена: английскую концепцию «охраны королевского мира», где мировая юстиция предстает в виде юстиции правоохранительной и строится в качестве юстиции уголовной, и французскую концепцию «примирения», где мировая юстиция предстает в виде юстиции примирительной и строится в качестве юстиции гражданской. Здесь возникает очень важный, быть может, даже ключевой для нас вопрос: какую из этих концепций взяли на вооружение в 1864 г. составители Судебных уставов Александра II?

Русская дореволюционная доктрина крайне неохотно признавала какое-либо иностранное влияние на отечественную мировую юстицию образца 1864 г., мало чем отличаясь в этом плане от подверженной

35

отмеченному нами выше «этноцентризму» французской доктрины. Так, специально исследовавший проблему «влияния» И. Г. Щегловитов отмечал применительно к мировой юстиции, ссылаясь на объяснительную записку к Уставу гражданского судопроизводства, что «это учреждение, как удостоверяли составители Судебных уставов, «вполне самобытное». «Предполагаемые у нас мировые учреждения, т. е. мировые судьи и их съезды, значится в объяснениях составителей Уставов, имеют мало общего с английскими учреждениями, коим присваивают такое же название, еще менее общего с французскими учреждениями, которые, сознательно или бессознательно, принимаются у нас нередко за основу преобразований по судебной части»». Далее

И.Г. Щегловитов добавлял уже от своего имени: «И действительно наши мировые учреждения не имеют западно-европейского образца, с которым их можно было бы сравнивать»127. Менее категоричен был

И.Я. Фойницкий, отмечая применительно ко всей судебной системе того времени, что «Уставы Императора Александра II при построении судебной системы избрали путь, средний между английским и французским решениями этого вопроса»128, однако проблему концептуальных сравнительно-правовых корней именно мировой юстиции он оставлял за кадром, упоминая лишь в более общем плане английское влияние при делении «юстиции на мировую и общую»129.

Вто же время, когда дореволюционные авторы начинали, причем безотносительно к иностранному влиянию, анализировать концепцию российской мировой юстиции, то они отмечали, что по замыслу составителей Судебных уставов 1864 г. мировые судьи «должны были быть по преимуществу судьями совести и примирителями сторон (курсив мой. — Л. Г.)»130, пусть в реальной действительности «соотношение между судом по совести и по закону не было... достаточно выяснено, и жизнь естественно привела к общей нивелировке всех судей, как судей по закону»131. О том же чуть более подробно писал И. Я. Фойницкий, указывая, что «при начертании новой системы местных судов составители судебных уставов пошли путем, намеченным еще в 1827 г. комиссией графа Кочубея, остановившись на институте мировых судей (в то время еще “мирных судей”. — Л. Г.). В лице их они желали создать такие органы суда, которые пользовались бы в среде населения возможно высоким нравственным авторитетом и “высшее качество правосудия которых — примирение (курсив мой. — Л. Г.)”»132.

127Щегловитов И. Г. Влияние иностранных законодательств на составителей Судебных Уставов 20 ноября 1864 года // Судебные Уставы 20 ноября 1864 г. за пятьдесят лет. Т. 1. Пг., 1914. С. 258.

128Фойницкий И. Я. Указ. соч. С. 310.

129Там же.

130Случевский В. К. Учебник русского уголовного процесса. Введение. Ч. 1: Судоустройство (переиздание 4-го изд., 1913). М., 2008. С. 120.

131Розин Н. Н. Уголовное судопроизводство. Пг., 1916. С. 198.

132Фойницкий И. Я. Указ. соч. С. 318.

36

Непосредственное обращение к трудам составителей Судебных уставов оставляет еще меньше сомнений в том, откуда они черпали свое вдохновение: «...мировой судья должен судить один и без коллегии

исоединять в себе значение примирителя, следователя, поверенного, судьи, нотариуса и судебного пристава...»133. Отрицать здесь прямое и явное влияние французской концепции мировой юстиции можно лишь либо не зная ее вовсе, либо руководствуясь какими-либо другими соображениями134. Особенно бросается в глаза упоминание «нотариусов», памятуя о специфических полномочиях французских мировых судей заверять акты наследования, регистрировать смерть, рождение

ит. д. Впрочем, это только красноречивая деталь. Главное заключается

втом, что мировая юстиция в России рассматривалась через призму доктрины примирения, т.е. концептуально воспроизводила французскую модель.

Сделаем два уточнения. Во-первых, бесспорное заимствование французской концепции мировой юстиции вовсе не означает отсутствие самобытности русского варианта на техническом уровне — как процессуальном, так и судоустройственном. Такая самобытность проявляется хотя бы в двухзвенности русской мировой юстиции и институте съездов мировых судей, аналога которому во Франции не было. В этом смысле, оттолкнувшись от французской концепции мировой юстиции, российский законодатель наполнил ее собственным юридико-техническим содержанием, что, наверное, отчасти и имели

ввиду дореволюционные юристы, отрицавшие «иностранные влияния». Во-вторых, речь шла о заимствовании хаотичном и где-то даже бессистемном, в результате во многом российские мировые судьи так и не стали в реальности ни «судьями совести», ни «примирителями», на что обращали внимание В. К. Случевский, Н. Н. Розин и др. Можно сказать, слегка играя словами, что французская концепция была заимствована отнюдь не концептуально. С одной стороны, внедрению в России примирительной концепции мировой юстиции явно не способствовала «маскировка» ее французских корней. Российские авторы так увлеклись доказыванием самобытности собственного опыта, что «вместе с водой выплеснули младенца»: «самобытность» просто-напросто заслонила изначальную концепцию, постепенно ее

133Судебные Уставы 20 ноября 1864 года с изложением рассуждений, на коих они основаны. Издание государственной канцелярии. Ч. 3. Спб., 1866. С. XI–XII.

134У нас нет сомнений в глубокой компетентности русских юристов XIX — начала

ХХв., поэтому вопрос о причинах отрицания ими французского влияния (см., например, вышеприведенную цитату из работы И. Г. Щегловитова) представляет особый исто- рико-правовой интерес и в науке совершенно не исследован. Можно предположить, что данные причины не в последнюю очередь связаны с революционными корнями французской концепции мировой юстиции, о чем мы уже упоминали. Английская концепция революционных корней не имела, в силу чего на нее в качестве образца для подражания ссылались чаще, хотя реальных сравнительно-правовых оснований для этого было намного меньше.

37

почти полностью выхолостив. С другой стороны, ни российская, ни западноевропейская наука в то время еще не только не решили, но даже и не поставили на сравнительно-правовом уровне вопрос о различных концепциях мировой юстиции135. Сравнение «английского» и «французского» опытов тогда ограничивалось сравнением технических деталей, а не лежащих в их основании концепций, т.е. деятели российской Судебной реформы 1864 г. просто-напросто обладали меньшим научным аппаратом, нежели, допустим, французские реформаторы образца 1958 или 2002 г. Показательно замечание И. Я. Фойницкого, критиковавшего «выборное начало» при формировании корпуса мировых судей, которое объяснялось, по его мнению, исключительно слабостью «у нас» юридического образования, и ратовавшего за профессионализацию должности мирового судьи136. Теперь-то мы знаем, что такая профессионализация, начавшаяся примерно в то же время во Франции, стала одним из ключевых факторов, лишивших мировую юстицию какого бы то ни было смысла и приведших к ее полному исчезновению, т.е. мы эмпирически знаем, что профессионализация судей губительна для мировой юстиции, но И. Я. Фойницкий этого, разумеется, знать не мог.

В целом, создав самостоятельный институт мировой юстиции, самостоятельной концепции «мирового судьи» составители Судебных уставов 1864 г. не создали. На концептуальном уровне они взяли на вооружение французскую идею судьи-примирителя и пустили ее по иному техническому руслу. Это русло при всех его достоинствах не позволило идею реализовать, в силу чего мировой судья-примиритель почти сразу превратился в рядового судью-законника, лишив смысла институт мировой юстиции как таковой. Строго говоря, тот же путь проделала и французская мировая юстиция, однако отличия здесь в том, что история российских мировых установлений была более краткой и, кроме того, дореволюционная Россия так и не познала ничего подобного французскому «золотому веку» мирового судьи, позволившему бы говорить об успехе, пусть и непродолжительном, изначального замысла.

Таким образом, можно выделить только две концепции мирового судьи — английскую и французскую, которые юридико-технически могут конкретизироваться в самых разнообразных вариантах, давая в сравнительно-правовой и исторической перспективах широкую палитру тех или иных национальных институтов мировой юстиции. Иначе говоря, за единством термина здесь скрывается дуализм концепций, в свою очередь реализующийся в множестве институтов или,

135Строго говоря, этот вопрос до конца еще не разрешен и в начале XXI в.: по крайней мере, нам соответствующие работы неизвестны.

136Фойницкий И. Я. Указ. соч. С. 318.

38

что одно и то же, институциональных вариантов мировой юстиции. Варианты эти классифицируются по самым разным основаниям: гражданская или уголовная мировая юстиция; профессиональная или непрофессиональная; выборная или назначаемая; и т. д. Соединение разных классификационных групп собственно и образует определенную национально-историческую модель мировой юстиции: например, выборного непрофессионального мирового судью, рассматривающего только гражданские дела (Франция начального периода революции), или назначаемого профессионального мирового судью, рассматривающего главным образом уголовные дела (современные английские «стипендиарные» магистраты). Ясно также, что в реальной действительности мы далеко не всегда получаем «кристально чистый» вариант мировой юстиции, поскольку та или иная национальная правовая модель может одновременно содержать элементы как выборности, так и назначаемости, как профессионализма, так и непрофессионализма мировых судей, т.е. надо четко отделять друг от друга «теоретический пуризм», возможный только на абстрактном уровне (что не снижает его научной ценности), и «эмпирическую эклектику», почти неизбежно возникающую на уровне конкретном.

Здесь возникает один очень важный вопрос: существует ли при дуализме концепций и многообразии вариантов нечто, помимо наименования, что можно было бы считать обязательным и универсальным признаком мировой юстиции? Иными словами, есть ли какой-то признак или, допустим, несколько признаков, без которых мировая юстиция теряет право называться «мировой»? Анализ исторического развития концепции мировой юстиции в Англии, Франции и России показывает, что при всем искушении в качестве таковых нельзя рассматривать ни выборность мировых судей населением, ни их непрофессиональный статус, поскольку, как мы убедились, мировые судьи могут также иногда назначаться, причем из числа профессионалов.

Одним из такого рода признаков является, разумеется, близость к населению, во всяком случае близость географическая, хотя понятие это достаточно относительное. В юридическом смысле его следует понимать так, что мировой судья может быть только «нижестоящей» судебной инстанцией, наиболее близкой к тяжущимся с точки зрения судебной иерархии. Кроме того, он рассматривает по существу лишь незначительные гражданские и (или) уголовные дела, включая дела об административных правонарушениях, список которых определяется исчерпывающим образом, т.е. компетенция мирового судьи всегда специальна и не должна устанавливаться по остаточному принципу137, характерному для так называемой «общей компетенции»138. Однако

137На этот признак в литературе обращали внимание (Petit J.-G. Op. cit. P. 105).

138В любой судебной системе есть звено, чья компетенция определяется «по остаточному принципу», т.е. является общей, а не специальной. В системе российских судов общей юрисдикции такой компетенцией наделен районный суд.

39

достаточно ли этих двух взаимосвязанных признаков для «самоидентификации» института мировой юстиции на универсальном уровне? Думается, что нет, поскольку в любой судебной системе всегда есть «нижнее» звено, которое, по определению, в той или иной степени приближено к населению. В некоторых случаях компетенция такого звена специальна (например, французский трибунал инстанции после реформ 1958 г.), что не дает ему автоматически право считаться «мировой юстицией». Близость к населению и специальная компетенция есть условия необходимые, но недостаточные, являющиеся conditio sine qua non мировой юстиции, но не предоставляющие еще право на соответствующее наименование.

По нашему мнению, универсальных позитивных признаков мировой юстиции не существует вовсе, по крайней мере признаков юридико-технических. Мировая юстиция конструируется не через утверждение, а через отрицание компетенции ординарных судей. В ее основе лежит некая идея (концепция), реализация которой не может быть возложена без ущерба для последней на обыкновенного судью, наделенного общим судейским статусом. В такой ситуации возникает необходимость в «низовом» единоличном звене судебной системы, обладающем особым статусом и особой компетенцией. При этом указанная концепция должна иметь этимологическое или историческое отношение к слову «мир» в его национальном понимании (английском, французском и т. д.), что и позволяет назвать судью с особым статусом и полномочиями «мировым». Какова бы ни была концепция, ее наличие в данном случае обязательно, как обязательна и разница в статусах между представителями мировой юстиции и юстиции ординарной. При чрезмерном сближении их статусов ни о какой подлинной «мировой юстиции» говорить не приходится: на это указывали российские дореволюционные юристы и с этим столкнулась Франция первой половины ХХ в.139.

Мы намеренно не разбирали в данной статье концепцию современной российской мировой юстиции, восстановленной в конце ХХ в. Причина этого проста: такой концепции просто-напросто нет, т. е. никаких концептуальных оснований Закон от 17 декабря 1998 г. не имеет, если не считать подобным основанием ностальгию по «золотым временам» Судебной реформы 1864 г. или не совсем правильное сравнительноправовое представление об институте140. В то же время, как мы уже

139Современные французские juges de proximitй, созданные, напомним, в 2002– 2003 гг., требованию дифференциации статусов соответствуют — их статус далеко не совпадает со статусом остальных судей. Однако новый институт не отражает никакой концепции «мира», поэтому и не называется «мировым», хотя с формальной точки зрения такое наименование никого бы не шокировало.

140К числу таких представлений относится, например, высказывание о том, что «институт мировой юстиции характерен для всех правовых (sic! — Л. Г.) стран мира»

40

видели, теория российской мировой юстиции XIX столетия также не отличалась концептуальной стройностью. В современной литературе в общем-то справедливо отмечается, что «институт мировых судей в царской России не был четко разработанным и эффективно работающим звеном судебной системы, его нельзя отнести к явлениям «золотого века», иными словами, в реальности не было той модели, к которой призывают возвратиться в наших условиях»141. Но там была хоть ка- кая-то концепция, пусть так до конца и не реализованная, тогда как нынешние законодатели не воспроизвели даже ее.

Из какой концепции мировой юстиции исходили современные отечественные деятели судебной реформы — «мирового судьи-при- мирителя», «мирового судьи-хранителя мира» или какой-то еще? В чем принципиальная разница в статусах между мировым судьей и судьей, допустим, районного суда142? В чем, в частности, разница требований к ним? На эти вопросы рационально ответить невозможно. Дело не в том, что современные российские мировые судьи работают плохо или неэффективно. Дело в другом: даже когда эти судьи работают очень хорошо, к мировой юстиции они не имеют никакого отношения и называются «мировыми» лишь по недоразумению. Нельзя не согласиться с тем, что «предложенная законодателем современная конструкция российского института мировых судей мало соответствует... представлениям о сущности мировой юстиции. Это позволяет говорить о том, что к создающемуся нижнему звену судов общей юрисдикции само название «мировые судьи» применять не совсем корректно»143.

В заключение отметим любопытный «параллелизм» развития мировой юстиции в российском и французском праве. В свое время созданная во Франции концепция «судьи-примирителя» заметно повлияла в России на составителей Судебных уставов 1864 г., пусть они в этом прямо не признавались. Затем с интервалом в полвека обе страны упразднили, хотя и по разным причинам, мировую юстицию, а на рубеже ХХ и ХХI вв. почти одновременно задумались о ее восстановлении mutatis mutandis по причинам на этот раз уже более схожим. В то же время одна из двух стран (Франция) не сочла возможным восстанавливать сам термин «мировая юстиция», считая, что нынешний институт

(Павликов С. Г. Совершенствование статуса судов субъектов Российской Федерации: позитив международно-правового опыта // Государство и право. 2008. № 4. С. 44).

141Чечина Н. А. Указ. соч. С. 230.

142Показательно, что многие российские специалисты не только не пытаются дать ответ на этот вопрос, но, напротив, призывают стереть даже те далеко не самые принципиальные различия в статусах, которые сегодня еще можно обнаружить (см., например: Ермошин Г. Т. Мировой судья в системе государственной власти. Мировой судья — государственная должность? // Российская юстиция. 2008. № 5. С. 60; Юсупова С. А. Правовое положение мирового судьи // Мировой судья. 2006. № 2. С. 2–3).

143Боровский М. В. Указ. соч. С. 412.

41